Белорус, который встречался с Джобсом: мою идею он назвал крутой, но посоветовал забыть ее

Мы живем в эпоху, когда одна фантастическая идея талантливого человека, получив поддержку и развившись в рекордные сроки, меняет мир и приносит десятки миллиардов прибыли. Взрывной рост числа технологических стартапов во 2-й половине 90-х журнал The Economist сравнил с Кембрийским взрывом. Сегодня же в тройку самых дорогих компаний мира входят Apple, Microsoft и Google. Следующее поколение — Uber, Xiaomi, Airbnb, Snapchat, Palantir — уже вступило в клуб «20 миллиардов» и уверенно завоевывает мир.

В Беларуси нарастает движение стартапов, выстраивается экосистема и все чаще СМИ радуют новостями об очередной прорывной разработке, талантливом инженере, выстрелившей компании.

За каждым интересным стартапом стоит яркий человек. Со своей историей, знаниями, умением мыслить нетривиально и системно. Проект «Территория стартапа» познакомит читателей со всеми звеньями цепи: от идеи, начала разработки, формирования команды, развития продукта до венчурных инвесторов. Потому что своевременные инвестиции для стартапа как топливо для ракеты: не зальешь — не полетит!

Справка: Игорь Рябенький. Предприниматель, один из наиболее опытных бизнес-ангелов на постсоветском пространстве, основатель инвестиционного фонда Altair Capital. Инвестиционную деятельность начал в 1990-х годах.

Высшее образование получил в Белорусском институте железнодорожного транспорта по специальности «инженер путей сообщения». Прошел обучение в аспирантуре Московского горного института. В 2005 году получил степень Doctor of Business Administration по совместной программе Академии народного хозяйства при Правительстве Российской Федерации и Swiss Business School.

Работал инженером в компании «Аэрофлот», инженером-конструктором в компании «Техника морских геолого-разведочных работ». Был региональным менеджером, а затем вице-президентом ELecs Corporation.

C 1993 по 2005 год являлся совладельцем (с 1999-го — и генеральным директором) компании UnitSpace.

С 1994 года — основатель (по 2008-й — председатель совета директоров) компании BCC Group — ЗАО «Бизнес Компьютер Центр», специализирующейся на разработке комплексных решений и реализации масштабных проектов в сфере информационно-коммуникационных технологий и инжиниринга.

В 2005 году создал инвестиционный фонд Altair Capital, который до конца 2010-го занимался инвестициями вне IT-сферы. Первыми интернет-проектами стали LinguaLeo и Eruditor Group.

На данный момент живет в России, Австрии и Израиле.

— В детстве — математика, шахматы, потом — языки (у Игоря — английский, немецкий, испанский, иврит, попытки китайского. — Прим. Onliner.by), сейчас — фотография… Вы увлекающийся человек?

— Математика была любимым предметом в школе. Был даже чемпионом области, но на всесоюзной олимпиаде всего 6-е место занял. Шахматами да, занимался, я — КМС, за Беларусь играл. А языками увлекся еще в СССР, когда впервые поехал за границу. Босс тогда условие поставил: в командировку едет тот, у кого есть водительские права и английский язык. Пришлось поднапрячься.

Я не был суперзвездой ни в чем. В школе сложилось то, что меня долго потом в бизнесе преследовало: я — ярко-талантливо-поверхностный. Как только надо было садиться и ежедневно заниматься, тренироваться, — все, я сдавался. Потому, наверное, и инвестором стал в конечном итоге. Тут важно понимать и видеть талант в других. Я себе даже характеристику нашел — «воинствующий дилетант».

— Расскажите про тот период в жизни, когда вы решили уйти из успешной компании Unit и сделать свой стартап.

— Я все время уходил, и мне никогда не было страшно. Все эти бизнес-перемены — как новая молодость. Мой характер постоянно требует чего-то нового. Наверное, поэтому я плохой операционный менеджер. Мой партнер был более приземленным. Я тогда оставил ему пост президента (в самой компании оставался еще более пяти лет) и начал свой стартап. Он назывался UnitSpace. Ничего на нем не заработал, кроме опыта. Ну, еще медальки остались. Получали их вместе с «Яндексом» на одной сцене.

Мы были пионерами инициативы, которая позволяла эффективно связать разные источники данных в одну систему за счет универсальных механизмов в описании связей между этими сервисами.

А если популярно… Все сервисы проявляются в приложениях. То, что сейчас творится, — это хаос. Временный, конечно же. Я открываю телефон, а у меня там 300—400 программ: ни названий, ни функций не помню. Стоит почтовая система, система управления задачами, система чистки почтового ящика… В одной системе один кусочек сделан лучше, в другой — другой. А для меня важно взять лучшее и сложить свою систему. Я должен быть способен на ходу, сам для себя, отстроить программы для путешествий, банка, еды, работы… Собрать как «Лего» из кирпичиков те, которые мне кажутся лучшими, по необходимости подключить конкурентное приложение… Нас, кстати, так и называли — «Лего для бизнеса».

— Почему не полетело?

— А шибко умные были. (Смеется.) Идеей восторгались тогда все: пресса, аналитики… В то время на IT-конференциях можно было встретить многих ныне великих людей: Стива Джобса, Билла Гейтса… Джобс тогда посмотрел на наш проект и сказал: «Крутую вещь сделали! Но… забудьте и выбросьте. Вы опередили время лет на пять, а нельзя опережать даже на полгода». По факту то, что мы тогда делали, начали претворять в жизнь лет через десять, и то не до конца.

Я так долго держался за свою хоть и лучезарную, но пока далекую от реальности идею в том числе и потому, что меня продолжительное время поддерживало сообщество крупных корпораций. Во всех высокотехнологичных бизнес-тусовках мы стояли рядом: Intel, Oracle, Microsoft, SNP и UnitSpace. Каково?! Но я не понимал, что у них были на это деньги, за ними стояли миллиардные бюджеты и 10—20 миллионов на «поиграться» для них ничего не значило. А мы были всего лишь стартапом, поэтому и показывали лучший технологический результат. Что тоже было вполне объяснимо. Однако они потом смогли сказать: «Хорошо, пока не дозрели» — и положить все на полку. А мы куда? Пришлось отыгрываться. Я сумел все это перепаковать в решения, которые продаются, и продать-таки. Но… надо-то было не так.

— Неудачи в собственном бизнесе учат чему-либо?

— Венчурные инвесторы к неудачам в бизнесе готовы, они заложены в самой модели этой деятельности. Но привыкнуть к ним невозможно. Можно лишь учиться не терять энтузиазма.

Никого нельзя назвать абсолютно успешным. Возьмите Стива Джобса и его провалы и просчеты, Стива Балмера и его покупку Nokia за пять с половиной миллиардов, которая сейчас ничего не стоит. У меня, уже опытного инвестора, за последние пять лет случились странные инвестиции, которые я даже себе могу с трудом объяснить. Были встречи с разными людьми — с подлецами, ворами. Иногда это бьет, бьет больно. Выводы… Разбирайся в людях лучше! Будь менее доверчивым! Но нельзя же быть подозрительным постоянно и всех считать подлецами… Да, все эти неудачи стоят много денег, времени. Однако по природе я очень оптимистичный и легкий. После легкой депрессии все опять хорошо.

— Расскажите, какой вам видится сегодняшняя история со стартапами?

— Есть такая теорема, которая даже получила Нобелевскую премию. Звучит она приблизительно так: «Корпорация становится неэффективной, когда стоимость внутренних транзакций становится выше, чем стоимость внешних». Почему стартапы? Потому что большие корпорации никак не приспособлены к процессу инноваций. Если женщине 60 лет, она никак не родит, даже если ей прикажут. На Западе уже давно это поняли. Рядом вырастают команды — зачастую это менеджеры, которые набрались опыта в крупных компаниях. Они знают, что нужно, знают, что внутри компании это сделать невозможно, уходят и делают продукт. А потом эта же компания их покупает. 90% пролетает, а оставшиеся становятся успешными.

— А в России и Беларуси как обстоят дела?

— В России и Беларуси как раз нет заказа на инновации. Потому и плохо развивается движение. Цикл же как разворачивается? Идея — FFF (friends family fools) — ангелы — венчурные инвесторы… Но на выходе должна быть либо биржа, если компания стала большой, либо поглощение. Ни того, ни другого нет. В результате никто ничего не покупает. «Яндекс» сделал несколько неуклюжих покупок типа «КиноПоиска». Был хороший ресурс, получилось вообще непонятно что. Волож сам говорит, что мы не умеем покупать, только учимся. Mail.ru — то же самое. Но это я говорю про передовые компании. Остальные вообще ничего и никого не покупают, максимум — пытаются переманить, украсть технологию… Эта цепочка не только про внутренние инновации, но и про отсутствие спроса. Его пока надо стимулировать. Возможно, это потому, что все живут по принципу «дожить да завтра», никто не думает про глобальное развитие.

— Сейчас стартапы оцениваются в такие суммы, что многие специалисты говорят о финансовом пузыре.

— Сегодня меньше предпосылок, чем в 2001-м, но они есть. В кризис многие предпочли уйти в технологии, а потом были миллиардные выходы, которые породили поколение инвесторов с целыми карманами денег. Когда проектам становится легко зарабатывать, деньги, как правило, начинают вкладывать во всякую ерунду.

Для нас это риск, мы стараемся хеджировать его тем, что выбираем проекты, которые не зависят от рынка, — еду, например. Хотя вот я сейчас говорю и сам понимаю, что у нас в Altair Capital более десяти рекламных портфелей и сжатие рынка, безусловно, ударит по ним.

Но риск не в том, что твои стартапы не выплывут, а в том, что кризис ударит в первую очередь по крупным компаниям, которые торгуются на биржах. В этот момент их оценки падают так, что людям выгоднее купить публичную компанию, чем какой-то стартап. Я помню, что с 2001 по 2004 год деловая активность замерла, не было никаких движений в этой сфере. Найти инвестиции было нереально. Слабые команды мы решили не поддерживать и дали им умереть, зато сильные стали намного сильнее.

В России сейчас из-за кризиса уменьшилось количество зрелых предпринимателей. Они предпочитают отсиживаться менеджерами. Разрушилась среда венчурного финансирования. Законодательство здесь нехорошее — нет защиты инвестора, экономическая ситуация плохая, плюс резко уменьшилось количество проектов.

— Вы сотрудничаете с Фондом развития интернет-инициатив, даже написали целую главу в книге StartUp Guide в духе «вредных советов» Остера. Назовите парочку типичнейших ошибок, которые совершают ребята, приходя за деньгами.

— Первая ошибка: «У меня есть пять классных стартапов. Я вам сейчас расскажу». Если больше одного — все, до свидания! Потому что такого просто не может быть.

Вторая ошибка: «У меня есть классная идея! Но я вам не расскажу, вы ее украдете». А пришел чего? Не надо, идите вы к кому-нибудь другому! Ко мне в день приходит по 100 проектов.

Третье, чего не умеет практически никто, включая меня самого, когда я был стартапером: надо уметь ставить себя на место инвестора и пытаться апеллировать к его интересам, а не к своим. Нужно понять, кому ты продаешь, что может заинтересовать этого инвестора. Но сколько ни рассказываю (а рассказываю часто — я даю публичные лекции) — без толку!

— В чем, по-вашему, заключается мастерство инвестора и бизнес-ангела?

— Интуиция!

— И все? Нет никаких сложных схем?

— Конечно же все у нас есть: штат аналитиков, сложные процедуры прохождения проекта… Но в общем — куда мне нравится, где я вижу перспективу, туда и инвестирую. И вечно ругаюсь с главой нового офиса в Израиле. Там молодой парень, он отстраивает все процессы, переживает, что они неэффективно работают. На что я ему постоянно говорю, что отвечаю не за процесс, а за результат. Результат хороший? Хороший. А процессы плохие — ну и ладно…

— Какой фактор для вас определяющий при принятии решения об инвестировании?

— Команда. Я пытаюсь понять, будет ли человек болеть за проект. Является ли для него это делом жизни. Если ко мне приходят «между прочим», с оговоркой, что собираются еще где-то подрабатывать, я отказываю. Иногда мы делаем исключения. Раз в 15 проектов где-то. И как правило, бываем за это наказаны. Ближайшее такое исключение должно случиться как раз сейчас.

— С молодым поколением бизнесменов вам как работается?

— Все мои эксперименты с суперюностью закончились не очень. Одно время, пока занимался посевом, я даже с 19-летними мальчиками работал. Результат отрицательный. Причем я брал талантливых мальчиков. Неустойчивость в голове, нет осознанности. А вот 25—28-летние, в которых я вкладывал, уже вполне успешны. Здесь нужны менеджерские способности, понимание, как строится предпринимательская схема, как из той лучезарной идеи, иногда — бреда, сделать продукт и компанию.

— Какие сферы вам сейчас интересны как инвестору?

— Я с удовольствием смотрю на FinTech, на образование и здоровый образ жизни, медицину. В Штатах я уже даже вложился в проект Circle Medical. Ребята делают систему, чем-то похожую на Uber, только для врачей. Врачи начинают не только сидеть в кабинете, но и ездить к пациентам. Возвращается практика семейных, офисных врачей. Первые опыты прошли летом. Прошли хорошо. Выгодно это не только пациентам, но и врачам: такой подход позволяет избежать многих бюрократических нюансов и расходов.

Есть у меня еще собственные задумки, которые я планирую «скормить» молодым и талантливым, — так, чтобы они были приняты за свои: никто ведь не любит развивать чужие идеи. Сам делать вряд ли буду. Это же надо сесть и сделать.

— География вашего фонда — Израиль, США… Совсем немного инвестиций в Европе и России и ни одного проекта в Беларуси. Почему?

— В Европе у нас было всего два проекта. Законодательство у них плохое, да и работать там тяжелее: команды нераскачанные, выходов нормальных нет. «Сытые» они, редко когда рискуют, господдержка у них огромная. Ну и мощностей у нас не хватает, мы не очень большой фонд.

В России в прошлом году мы сделали всего две инвестиции. Одна в течение первых десяти месяцев выросла просто в космос. Впрочем, я рисковал осознанно: хорошо знал менеджера, который все это делает.

Будучи в совете директоров киевского акселератора, я видел белорусские проекты. И даже в один инвестировал. Но там нас просто обманули. Как я понял, с наших денег просто погасили какие-то свои личные долги. Мы, конечно, объяснили, что сейчас они пойдут отвечать по законам РБ. Вроде как возымело действие. Сумма была небольшая, но это принципиальный момент. Можно сделать неудачный стартап, но нельзя обманывать инвестора.

В ближайшем будущем я надеюсь познакомиться с белорусскими проектами поближе. Для хороших предложений всегда открыт. Хоть именно из-за этого мне и пытаются много ерунды предложить.

— Вы в Беларуси часто бываете?

— Да, езжу постоянно. Пару раз в год. При наличии более легких коммуникаций летал бы чаще. Там у меня могилы родителей. Я Беларусь очень люблю. Правда, реальных предпринимателей в стране процентов пять, остальное — детский сад…. Но сравнивая с Украиной и Россией, думаю, что замедленные предпринимательские процессы все-таки неплохо отражаются на общем уровне жизни и счастья народа. Я абсолютно серьезно. Стабильность, неплохое образование…

— Оптимизм у вас с детства?

— Да. И мой непонятный задор тоже. Мама — оптимист, а вот папа — пессимист, хоть и с неимоверным чувством юмора. Знаете, кстати, кто такой пессимист? Человек, который одновременно надевает и подтяжки, и ремень.

Я был из бедной семьи, но меня это совсем не волновало. Помню, приятелю на десять лет подарили одновременно автомат и пулемет, которые стреляли, и лампочки в них горели. Для меня это было вообще непостижимо. И я пошел и лобзиком в подвале из доски вырезал себе тоже автомат, чтобы играть. Я от этого не страдал. Но это подвигло меня к мысли, что можно пойти — и самому сделать, самому добиться.

— Автомат лобзиком… У ваших детей все уже по-другому, наверное?

— Да, делая своему сыну счастливое детство, я его полностью демотивировал. Он не мыл машины на бензоколонках, как это положено согласно всем американским мифам, сидел на всем готовом. Если я говорил, он, конечно, шел и работал, но самому ему ничего не было нужно. Я долго не понимал, как он жить-то будет, пока однажды не попросил его помочь. И мне так понравилась сделанная им работа, что я переманил его к себе. Теперь просто не представляю, как бы я без него обходился. Собственно, полкомпании на его плечах и держится. С точки зрения бизнеса он весьма успешен.

— А не тяжело работать вместе с сыном?

— Пока он на меня не работал, общение у нас было такое:

— Привет! Как дела?

— Ты не мог бы каждый день не звонить и не спрашивать, как мои дела?

Ну а теперь я — шеф. И он мне пишет, звонит. «Слушай, — говорит, — ты когда-нибудь поговоришь со мной нормально или нет?!» Мой сын и решение взять его к себе на работу — это мой лучший жизненный проект. Честно! У нас полнейшая коммуникация и заинтересованность друг в друге. Мы любим иногда посидеть поработать вместе, потом кино посмотреть.

— Вы на позиции, когда давно уже можно было бы отдыхать. Что вас удерживает в компании?

— Это вообще миф, что можно отойти от дел. А делать что? Ползти к кладбищу? Можно было бы, конечно, и не так много работать, но все новое предполагает интенсив. Сейчас опять такой период: мы открыли новый акселератор в Израиле, это отнимает много времени и сил, но это те силы, которые хочется отдавать. Я пытаюсь рассказывать молодым, как жить и строить бизнес, а они мне в ответ в концентрированном виде рассказывают, как будут менять мир к лучшему. Я ведь имею дело в основном с людьми очень талантливыми, никакие самостоятельные изучения темы мне бы не помогли. Для развития эрудиции такие разговоры сложно переоценить. Так что на самом деле это они меня учат.

— А вы тоже своими проектами меняете мир к лучшему?

— Чтобы выполнять масштабные задачи, нужны масштабные средства. Я всю жизнь неплохо зарабатывал. И всю жизнь позволял себе инвестировать в свои мечты.

Возможно, у меня нет идей вроде постройки над Москвой купола. Хотя одно время, когда UnitSpace закончился, я оказался вовлеченным в программу «Электронная Россия». Представлял, как мы преобразуем систему за счет внедрения новых технологий, облегчим жизнь людям, поднимем эффективность экономики… Пока не понял, что никому на самом деле это не надо, больше всего всех интересует, сколько денег будет выделено из бюджета и какими каналами их можно будет перенаправить в свои карманы. Это меня порядком приземлило. А когда мне начали объяснять, что надо понимать реалии, я сказал, что такие реалии понимать не хочу, поднялся и ушел со всех этих проектов.

Периодически возникают мысли сделать добро. Сейчас у меня на рассмотрении несколько проектов, которые должны будут помочь слабовидящим/слабослышащим людям видеть и слышать все, что происходит в интернете. Мы помогаем проектам, позволяющим снижать риск врачебных ошибок, и будем участвовать в еще одном, хотя и не уверены в хорошем финансовом результате. Есть проект, снижающий риск врачебной ошибки при инсульте. В него мы пока не вошли, но много делаем, чтобы ребята преуспели. Сегодня в Америке мы смотрим на применение врачебной марихуаны, которая там сейчас легализована и может облегчать страдания, лечить определенные болезни. В один такой проект я даже уже вложился. В мире высокая смертность от сердечно-сосудистых заболеваний. На рассмотрении у нас израильский проект, который позволит любому врачу провести диагностику по УЗИ сердца. В данный момент такое могут только крутые кардиологи.

— Насыщенная у вас жизнь. Как же вы отдыхаете?

— Для меня самое идеальное — это уехать куда-нибудь с фотоаппаратом и парой таких же идиотов. Последний раз, летом, я был на Аляске в компании фотографов из National Geographic. Телефон не ловит, интернета нет — идеально!

Читайте также:

• Инвест-аналитик Алексей Мельничек: «Если ты пять лет учился строить тракторы и тебе было неинтересно, то ты потерял время»
• Белорусский IT-предприниматель Алексей Петров: «Гениальных стартапов не бывает. Это миф, навязанный выскочками вроде Facebook»
• Молодые «айтишники» начали с Counter-Strike и пришли к инвестициям в сотни тысяч долларов
• Юрий Гурский о социальном капитале, проблемах в IT и тупых идеях
• Дмитрий Мацкевич: сегодня ты можешь быть супергероем, а через неделю — банкротом

Перепечатка текста и фотографий Onliner.by запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by