От роликов на YouTube-канале Станислава Комара перехватывает дух: парень карабкается по скалам с голыми руками, прыгает с вершин гор, пролетает на вингсьюте между ущельями. Затем, если погода хорошая, он снова несколько часов поднимается на вершину горы, чтобы провести в воздухе еще 30—40 секунд. Onliner поговорил с экстремалом о боязни высоты, близости смерти и причинах, которые заставляют каждый раз отправляться в путешествие для новых прыжков.
— Как начал этим заниматься?
— Все мы так или иначе жертвы YouTube. Увидел ролики, подумал, что это круто, но не мое — даже не знаю, с чего начать. В Беларуси ни гор, ни самолетов, да и доход не особо позволяет. А потом однажды делать было нечего, решил съездить на аэродром. Прыгнул с парашютом. Через две недели уже проходил обучение в Украине. Еще через год у меня было уже приличное количество прыжков, я отдал этому почти все свободное время, деньги, силы. Спустя примерно три года я стоял на своей первой горе. И вот уже пять лет я в этой теме. Сколько прыжков у меня, точно не знаю. После 500 перестал считать.
— Чем именно ты занимаешься и как это правильно называется?
— Это бейсджампинг. Сам по себе бейсджампинг — это прыжки со стационарных объектов. Соответственно, близость с ними — неотъемлемая часть. Однако прыжки в вингсьюте или трексьюте, где я могу выбирать маршрут (у нас это называется линией) полета и лететь в непосредственной близости от скал, стен, лесов и так далее, — это уже проксимити. Некоторые называют «прокси», но так неправильно.
— Прыжок с парашютом — это своего рода начальная ступень?
— Да, для адекватного человека это и есть начальная ступень. Но парашютный спорт с бейсджампингом схож только в одном: и там, и там нужно открыть парашют, чтобы не помереть. Что считается безопасным в парашютном спорте, крайне небезопасно в бейсджампинге, и наоборот.
Например, у нас нет запасного парашюта, нет отцепок (необходимы для безопасного ввода запаски), нет страхующего прибора, который вводит в действие парашют в случае, если я самостоятельно не открыл его по каким-либо причинам, и других вещей, которые необходимы в парашютном спорте. Там открытие парашюта идет с тысячи метров, а я хорошо если с тысячи метров прыжок делаю. У меня был самый минимальный по высоте прыжок с крыши дома. Сидел что-то у себя в квартире, скучно было. Забрался на крышу и прыгнул. В парашютном спорте это, считай, уже фатально. А в бейсджампинге приемлемо.
— Почему нет запасного парашюта?
— А когда его открывать? Все говорят: «У тебя же нет запасного парашюта, а вдруг что будет?» Но смотри. В скайдайвинге основной парашют раскрывается на высоте тысячи метров. Допустим, он не раскрылся. У меня есть время покурить, выпить чашку кофе, подумать — и уже где-то на высоте 600 метров я вывожу запасной парашют.
В бейсджампинге я могу начать прыжок с 150 метров. Столкновение с землей наступит примерно через 4 секунды после того, как что-то пойдет не так.
В проксимити-бейсджампинге часто нет возможности раскрыть парашют там, где хочешь. Нужно долететь до определенной точки: где-то дерево, где-то скала, где-то ущелье. А скорость — около 200 км/ч.
Основной парашют я складываю как запасной. А в скайдайвинге запасной укладывают как попало: так, минут за пять кое-как сложить — и сойдет. Технологии продвинулись так, что сам по себе парашютный спорт менее опасен, чем езда на велосипеде. Даже при потере сознания запасной парашют все равно раскроется: пиропатрон активируется по высотомеру.
— За пару секунд полета успеваешь получить удовольствие от прыжка, понять, что происходит?
— Во время прыжка время неимоверно растягивается. Мне кажется, что я все вижу, причем очень медленно, четко. В голове все понимаешь: «Так, вот это я пролетел, сейчас надо вот так сделать». То есть я успеваю провернуть нормальное количество мыслей. Фишка не просто в свободном падении, а в возможности максимальной близости с наземными объектами вроде гор, деревьев.
А в бейсджампинге права на ошибку нет. И это подстегивает, дает гораздо больше адреналина. Хотя я не люблю прыгать с очень низких объектов. Я так делал, но больше для морально-психологической подготовки. Если скайдайвер сделал два-три прыжка — и он уже морально готов ко всему, то в бейсджампинге все вообще по-другому. Здесь каждый прыжок как первый. Я, например, дико боюсь высоты.
— Да ладно?
— Нет, серьезно. Если долго смотрю вниз, у меня голова начинает кружиться и в целом некомфортно. Выйду на балкон и буду долго смотреть вниз — тоже не очень становится. Понятно, что сейчас уже не так, как раньше, но все равно не полностью расслаблен. То есть ты высоты боишься, но принимаешь этот страх и борешься с ним.
Ножки дрожат, отошел потягать «электронку», постоял, подумал, посмотрел — вроде уже и нормально все. Собрался с мыслями и прыгнул.
Поэтому для меня каждый прыжок как первый, просто сейчас ты быстрее справляешься со страхом. А когда можешь подчинить его, начинаешь делать маневры уверенно. До последнего сохраняешь полное спокойствие. Не бывает такого, что во время полета начинает сердце стучать или что-то такое. Ты как робот: просто четко знаешь, что за чем нужно выполнять. И уже после приземления эмоции начинают накатывать просто бешеными волнами. Это своего рода эндорфиновая наркомания.
— Какой прыжок был самым страшным?
— Не могу сказать. Во время первого я ничего не запомнил и толком не понял, что произошло. Единственная мысль была: «Круто, я вон оттуда приземлился и спрыгнул не с самолета. Надо еще раз попробовать». Было стремно, конечно. Первые прыжков 70 у меня нормально так все сжималось. И потом, когда что-то новое делаю, тоже такое происходит.
— Почему вингсьютинг у нас непопулярен?
— В Беларуси немного людей, которые этим занимаются. Думаю, есть несколько человек, которые прыгают с самолета. А со скал, наверное, только я один сейчас прыгаю.
Здесь важна финансовая сторона. Ты ведь не сразу оденешься в костюм и прыгнешь. Сперва нужно обучение пройти — допустим, это тысячи две долларов. И то если все хорошо идет, экзамены сдаешь с первого раза. Потом уже один прыжок будет стоить где-то $25. В Беларуси, может, чуть дороже.
Далее идет «напрыжка», чтобы получить допуски. Например, допуск к самому простому вингсьюту — 200 прыжков. Вот, умножай 200 на 25. Надеть на голову GoPro — еще 200 прыжков. Ведь это дополнительный элемент, за который, например, может парашют зацепиться. А с небольшим опытом человек не знает, что делать в такой ситуации. В экстренном случае он не сообразит, что можно сорвать камеру, сбросить шлем. Опыт нужен для «момента нетеряния» себя в экстренной ситуации.
А еще есть групповая акробатика, фрифлай и вообще много ответвлений. Вот, например, таблица допусков для скайдавинга. Но чтобы уверенно себя чувствовать, должна быть большая «напрыжка», и еще очень желательно большое количество часов налета в аэротрубе — это пригодится, например, во фрифлае.
— У тебя были внештатные ситуации?
— Да, и много. В Швейцарии на виа феррате (участок скалы с искусственными креплениями для более удобного перехода. — Прим. Onliner) летал, и обе ноги вылетели из вингсьюта. То есть он стал менее управляемым. Еще, помню, в Ингушетии были жесткие порывы ветра, и нужно было на скорости под 200 км/ч попасть в расщелину. По ширине она — как расстояние вытянутых рук, помноженное на три-четыре.
Ноги — это основные площади вингсьюта, они играют весомую роль в управлении. И я частично потерял контроль. Самое стремное — когда летишь вниз. Толком ничего не можешь сделать, скорость еще не набрал. Тогда я понял, что меня начинает сносить от ущелья в сторону камней.
В общем, главное было не растеряться. Кто со стороны смотрел, они сразу все поняли. Потом сказали, что я отлично справился. А кто не в теме, тот даже и не понял подвоха.
— Как вообще управлять вингсьютом?
— Есть площади на руках и на ногах. Когда нужно повернуть, начинаешь немного отклонять руку или ногу. Вообще, описать очень сложно: я как будто смотрю в нужную точку и делаю микродвижения. То есть они не размашистые, а едва заметные и при этом дают большой крен. Можно разгоняться, лететь вперед, при большом желании — даже лететь вверх. Это нужно, когда, например, я вижу впереди препятствие, которое в текущей траектории я не перелетаю, а повернуть в ту или иную сторону не представляется возможным. И тогда можно подняться, чтобы облететь его. Поэтому чем выше скорость, тем безопаснее полет: больше запаса для маневров.
— Это правда, что все время хочется чего-то еще более экстремального?
— Такое в любом спорте. У каждого спортсмена есть эго, которое требует реализации. Освоил что-то одно — дальше хочешь усложнить задачу: пролететь еще красивее и более экстремально. Хотя здесь очень важно уметь остановиться.
— Есть грань, которую не готов перейти?
— Все грани — в голове, и я перейду любую из них. Но если буду подготовлен как физически, так и — самое главное — психологически. Психология — основное. Я могу стоять на горе, понимать, что прыгну и все будет хорошо, что у меня хватает навыков. Но психологически понимаю, что на данный момент времени мне тяжело это сделать. Распрыгиваешься в других местах, копишь в себе уверенность, возвращаешься на ту гору. И опять не готов. Тогда снова прыгаешь в других точках и постепенно созреваешь до главной цели.
Во время прыжков я реализую не больше трети от своих возможностей. Хотя могу еще красивее и более экстремально, но делаю лишь на треть на тот случай, если что-то пойдет не так.
У некоторых людей просто отсутствует чувство самосохранения и страха. Они делают сразу все по максимуму. В интернете существует статистика, где говорится, что погибает каждый 60-й спортсмен. Однако я бы не стал слепо доверять ей, хотя фатальные случаи не редкость. Есть даже сайт с именами всех или почти всех погибших (в списке два белоруса. — Прим. Onliner) и описаниями обстоятельств.
— Есть гора, на которую поднялся, но прыгнуть не получилось?
— Да, это мой незакрытый гештальт. Через месяц снова поеду в Ингушетию. Там нашел одну клевую гору и ущелье очень интересное — узкое и длинное. Я понимал, что могу пролететь, что все будет хорошо. Но был не готов морально. Несколько раз уже залазил на эту гору. Стою — а ножки трясутся. Понимаю, что я просто растерян. И это не то, что мне сейчас нужно. Да, я потерял целый день, много энергии и сил. Но нужно оставаться живым.
Я не хочу после приземления думать «Ух ты, как это я живым остался?». Для меня ни разу не сюрприз, что я приземляюсь.
Ведь убраться можно и в самом простом прыжке. Помню, стою на горе, погода нормальная. И вдруг тучка появляется. Если бы я прыгнул 30 секундами ранее, то угодил бы в эту тучку. А в ней ничего не видно.
— Как все выглядит в плане организации? Собирается группа экстремалов и вместе едет на определенную локацию?
— Обычно я отправляюсь в поездку один. Есть знакомые, которые что-то хорошо умеют делать. Но всегда что-то шло не так, если я был с кем-то. В Швейцарии потерял всю фото- и видеотехнику: то соскальзывала, то еще что-то с ней происходило. Покупал крепления, кстати, в одном известном белорусском магазине — сломались абсолютно все. Из-за этого не получился большой полноценный фильм: отснял много материала, но именно полетов оказалось мало из-за потерянных камер.
А по дороге в Ингушетию мой оператор потерял паспорт. Это немудрено: в Ростове «шмотанули» всю машину, меня отправили сдавать тест на наркотики, оператора куда-то отвели. Думаю, он так быстро выбегал из кабинета, что паспорт там и забыл.
Но поняли это не сразу. Доехали до пограничной зоны с Ингушетией. Туда нужно за месяц получать разрешение на въезд. Приехали — а у человека паспорта нет. И фишка в том, что если приезжаешь к пограничному контролю без паспорта, то все, ты уже нарушил границу. Так мы заодно увидели работу ФСБ. Человека без паспорта пришлось отправить домой, и я остался один.
Вообще, в поездки мне лучше отправляться одному. На Камчатку один ездил, прошел всю Россию. Люди имеют свойство ныть, быть неподготовленными, начинается «хочу домой», «хочу есть». А там нужно иметь очень хорошую физическую подготовку: пять-шесть часов ползти в гору, чтобы за 30 секунд прыгнуть. Или можно ползти пять-шесть часов в гору, подняться и потом еще шесть часов ждать хорошую погоду. Потом смотришь, что через час уже закат, и ты буквально бегом спускаешься с горы: здесь могут быть и хищники, и живность разная, не видно, куда идти, в конце концов, можно просто угодить в обрыв. Прогулки ночью в горах — плохая идея.
— Что берешь с собой при подъеме на гору?
— Самый минимум. Полтора литра воды, телефон на случай экстренной необходимости, вингсьют, парашют — и все. Я прыгаю со всем, что у меня есть при себе, поэтому какую-нибудь палатку взять с собой не могу.
— Не обидно подниматься на гору четыре-пять часов ради короткого прыжка?
— За время подъема столько мыслей в голове! Это очень хорошая возможность остаться наедине с самим собой и поразмышлять о разных вещах. Сначала про себя, потом в голос, потом спорить с собой начинаешь — особенно в длинных поездках. И даже приходишь к какому-то результату. Это круче любого психолога. Ты возвращаешься другим человеком.
Мне кажется, одиночество — то, чего большинству людей не хватает. Они всегда в социуме, всегда с кем-то разговаривают и свои проблемы и вопросы решать не привыкли. Так и в семейных делах, и в личных. А здесь — идеальная возможность.
И там безумно красиво. Плевать, если прыжок не случится. Бывает, что поднимаешься в плохую погоду: внизу идет дождь, вверху — снег, поднимаешься без куртки или в самой легкой ветровке, сидишь и ждешь погоды хорошей. И даже это круто. Конечно, ты задаешь себе вопрос: зачем это все надо? Иногда стоишь перед прыжком и думаешь: «Вот на фига я сюда пришел?»
Главное — начать считать: Ready, Set, Go. Это самое сложное. Как только отсчет пошел, сразу все лишние мысли отметаются — наступает точка невозврата.
— В снег и дождь не прыгают?
— Обычно нет. Но чем прекрасен бейсджампинг — это очень свободный спорт. Можешь хоть пьяным прыгать, хоть без парашюта — тебя никто останавливать не будет, просто порекомендуют этого не делать. Но если хочешь — да прыгай, почему нет. Как ты укладываешь парашют, что ты делаешь — все это без разницы: единых стандартов нет. Просто зарабатываешь себе имя в среде таких же, как ты сам. И тогда одно из трех: тебя не знают, тебя уважают или тебя сторонятся.
Если я не знаю человека, я вряд ли пойду с ним прыгать. Допустим, я прыгаю — а вдруг он сразу за мной прыгнет? Врежется в меня, когда я уже на парашюте висеть буду, и все. Мы по факту друг другу жизни доверяем. Если не уверен в профессионализме второго человека, то нужно либо сразу обговорить все нюансы, либо действовать как-то иначе. Ну и в случае чего мне ведь придется сообщать, а это не очень приятно.
— Что сообщать?
— Если увижу, что он разложился. Я уже это делал, и было неприятно.
— Как это случилось?
— 2019 год, Италия. Кажется, моя третья подряд поездка.
Прыгали семейная пара из Швеции и я. Сначала пошел мужчина, за ним прыгнула его жена. Я смотрю: она просто падает на скалы внизу.
По ходу был отказ мозга: мне показалось, что парашют странно раскрылся, очень низко. Может, зацепилась за что-то, не знаю. Ну и все. Я, конечно, следом прыгнул.
— В смысле? У тебя на глазах погиб человек и ты сразу прыгнул?
— Ну а что? Не идти же обратно. Человеку там уже точно не поможешь, это сразу было видно. С такой высоты не выживают. Все, дальше я приземляюсь. Ко мне подходит ее муж, спрашивает, где жена. Ответил, что ее больше нет, мне очень жаль.
— После такого не отбило охоту прыгать? Одно дело — читать про гибель бейсджамперов, а другое — увидеть это самому.
— Оборвать человеческую жизнь ничего не стоит. Это очень просто сделать, и бояться не надо. Нужно лишь полностью осознавать ситуацию. И не допускать действий, которые допустила та девушка.
Если все полностью осознавать, грамотно следить за своим снаряжением, проверять его перед каждым прыжком, а не наобум, как делают некоторые, то все будет хорошо.
И надо уметь отказываться от прыжка. Пришел на гору — понимаешь, что не можешь прыгнуть. Например, ветер вроде и позволяет прыгнуть, но случаются сильные порывы. Из-за этого ты можешь разложиться, и шансы 1 к 2. Да пусть даже 1 к 20, 1 к 100, но шанс есть. Я на такое не готов, поэтому откладываю прыжок.
Лучше я останусь целым и сделаю еще много прыжков. Хотя бывало, что нарушал свое же правило. Но только в тех местах, где точно знал: я выкарабкаюсь. Очень важно вовремя остановиться.
Бейсджампинг дает не только эндорфиновый адреналин. В обычной жизни это еще и огромная стрессоустойчивость. Бывают люди, которые могут вывести из себя, но им надо сильно постараться — как правило, это близкие. А какому-то незнакомому человеку я даже не знаю, что надо сделать, чтобы я хотя бы голос повысил или чтобы у меня пульс подскочил. И так во всем: сохраняешь максимальную хладнокровность. Это круто. Нет никаких «психов».
— Ты поднимаешься на гору без страховки?
— Да, просто руками и ногами. Нужно три точки опоры: допустим, одна рука и две ноги, или наоборот. И тогда нормально все. Помню, в Ингушетии был на горе Цей-Лоам, ее называют Праздничной горой. Вообще, в Ингушетии такие горы… Можно «Властелина колец» и «Игру престолов» снимать. Такого нигде не видел. Наверное, исключение — Швейцария.
И, значит, там была гора, потом узкий перевал и еще одна гора. Этот перевал засыпан снегом с толстой шапкой. А сверху — фрирайдный склон градусов за 50. Нужно было либо пройти по перевалу и спуститься по камням, либо сделать что-то еще. Я тогда был с бейсджамперами, и мы были заочно знакомы.
Решили, что безопаснее просто съехать со склона на заднице. Рядом стояли альпинисты — смотрели на нас и пальцами у виска крутили.
В таком спуске ничего опасного, если, повторюсь, ты понимаешь, что делаешь. В случае со съездом по перевалу логика была такой: есть перевал — значит, есть снег; есть снег — значит, он там точно будет глубоким. А тогда и затормозить легко, ты просто закопаешься в него. Со стороны это выглядит страшно, но с должным уровнем адекватного состояния все рассчитывается и не так опасно, как кажется.
— Допустим, что-то пошло не так, бейсджамперу нужна помощь. Как быстро за ним прилетит вертолет? И он вообще может прилететь в такие горы?
— Иногда не может. Что тогда? А даже не знаю. Наверное, как-то снимают людей. Я, если живу в гостинице, обычно сообщаю на ресепшене: если до такого-то часа не вернусь, то трубите тревогу. Плюс у меня всегда мобильник и рация — я узнаю частоты альпинистских лагерей и других таких мест.
В Ингушетии у меня был телефон, кстати, обычный, не спутниковый. Высота — около 4 тыс. метров, волки гоняют овец, а у тебя 3G ловит. Если нечего делать, можно и YouTube посмотреть.
А еще у меня страховка на все случаи жизни, сама жизнь застрахована на случай чего-то совсем плохого. Все расписано на тот случай, если я скопычусь. Те или иные адресаты получат обращение, банк будет распоряжаться тем, что у меня есть.
А в остальном у меня и взять нечего, я веду аскетичный образ жизни. Наверное, все вещи поместятся в мой Mitsubishi Eclipse, и еще место для двоих человек останется.
Я понимаю, что со мной ничего не должно случиться. Но я все расписал просто на всякий случай. Это нормально, это ответственность.
— Были мысли оставить это все?
— Я почти на год забросил. Хотел семью завести. Когда нашел человека, сказал: «Я прыгаю, у меня такая вот жизнь». А потом мне и без прыжков было хорошо и интересно от простых вещей вроде похода на байдарках. То есть я даже не специально отказывался. Но когда семья не сложилась, все эмоции вырвались наружу. Меня с жесткой силой накрыло — очень захотелось снова прыгать.
— Что чаще всего у тебя спрашивают обыватели?
— Обычно задают вопросы о том, как я приземляюсь, не страшно ли, с какой высоты прыгаю. Слушайте, ну хотя бы ролик 30-секундный досмотрите до конца, и будет понятно, как я приземляюсь. Еще часто спрашивают, как родители относятся. Да никак, они меня полностью поддерживают.
Мама спрашивает про каждую поездку, просит ей видео прислать. Я еще камеру снять с головы не успел, мама уже пишет: «Давай видео!» Конечно, были разговоры с ней на тему моих увлечений. Но пришли к тому, что рожденный утонуть не повесится.
С точки зрения обычного человека я уже жизни три прожил. Я видел, наверное, все. На Камчатке меня дикий медведь обнюхивал (и у меня только одна мысль была: «Ну иди, иди уже отсюда»), пешком до Байкала дошел, познакомился с кучей культур. Бывает так, что на расстоянии 30 километров стоят две деревни — и они абсолютно разные, потому что одна исламская, вторая православная.
— Как местные жители таких деревушек реагируют на бейсджамперов?
— Нормально, я никакого негатива не встречал. Вообще, в таких поездках здорово прокачиваешь коммуникационный скил. Обычно приезжаешь и ничего не знаешь, где что. Нужно найти, где спать, где есть, чтобы это по деньгам нормально было. Нашел на Booking.com отель в Ингушетии, забронировал. А потом просто на месте с кем-то знакомишься, и человек говорит тебе: «Зачем ты туда поедешь? Вот отель — чуть меньше комната, но дешевле в десять раз». А я все равно в отель только спать прихожу, мне всякие тренажерки и фитнесы там точно не нужны.
— Кстати, физподготовка для бейсджампинга очень важна?
— Важно просто следить за здоровьем. Наверное, с заболеваниями легких, дистрофией или ожирением не получится подняться на гору для прыжка. По крайней мере с первого раза. За последнюю поездку я сбросил 15 килограммов, хотя питался как сумасшедший. Все дело в огромных физических нагрузках.
Я просто много гуляю и изредка захожу в тренажерку. Из всех физподготовок очень важен сон. Если нет режима сна, можно вообще забыть про такие походы.
В горах я ложусь спать в восемь вечера, примерно без двадцати четыре утра поднимаюсь. В четыре утра я уже у подножия горы. Забрался, посидел там, прыгнул или спустился, пришел обратно, немного времени на свои дела — и можно спать. Иногда сижу подольше, когда вижу, что по прогнозу погода будет плохая. Организм быстро адаптируется: сначала на высоте под 4 тыс. метров дышать тяжеловато, а на второй-третий день уже бегать там можно. Но усталость все равно накапливается. Бывает такое, что организм говорит тебе: «Так, сегодня просто поешь и поспи». Соглашаешься — и уже на следующий день снова бодр.
— Зачем подниматься так рано?
— Днем прыгать не очень комфортно. Светит солнце, а оно дает очень большие термические потоки. Если есть облака, то часть земли охлаждается, часть нагревается. Получаются ветра, которые бывают непредсказуемы. А утром все нормально. И еще по утрам в горах обычно нет ветра. Поэтому прыгают либо рано утром, либо с закатом. Днем это небезопасно.
— В поездках возникали какие-нибудь неприятные ситуации?
— Когда как. В Ингушетию ездил на своей машине. Равнинная Ингушетия достаточно дешевая. Но если тебе нужно в горную часть… Там серпантины безумные. Однажды я испугался, что у меня машина сломалась. Вроде автомобиль мощный, объем 2,5 литра, а едешь 50 км/ч, и двигатель просто не крутит. Воздух так разрежен, что машине его не хватает. Получается, едешь вверх — палишь масло и бензин, едешь вниз — жгутся тормоза. У меня за одну такую поездку бак топлива ушел.
Местные таксисты отлично понимают все это и заряжают приличные цены. За 30-километровую поездку они берут 1,5—2 тыс. российских рублей. А у меня на отель вместе с едой в сутки уходило где-то 1,5 тыс.
Кстати, интересное наблюдение: почему-то если в России соблюдаешь скоростной режим, то тебя ну точно остановят. А когда превышаешь, причем сильно, нормально все. Меня на обратном пути остановили только два раза. И то все заканчивалось разговором: «Слушайте, я белорус, проехал уже вот столько и возвращаюсь аж оттуда. Думаете, за такое расстояние вы первые меня остановили? Ну ладно, ищите нарушения». И при таком разговоре тебя отпускают. Но если будешь вежливым, обязательно устроят досмотр.
В Ингушетии все по-другому. Там нереально добрые люди. Я пересек сплошную, гаишник останавливает: «Эй, брат, ты что, не выспался? Ну куда ж ты едешь, заблудился, наверное? Давай дорогу подскажу». Представляешь? И это за пересечение сплошной. Потом я вообще двойную сплошную пересек при обгоне автобуса — а там гаишники стояли. Остановили меня: мол, вы нарушили сильно, но хоть пристегнуты и фары включены. В итоге выписали штраф за неправильное использование световых приборов, но пообещали, что, если еще раз так попадусь, точно лишение прав будет.
В кавказских странах меня ни разу никто не пытался обмануть. Наверное, это особенности культуры, менталитет. Помню, на Камчатке иду пешком вдоль дороги, останавливается машина. Водитель спрашивает, куда я. Говорю, что в Петропавловск-Камчатский. Он соглашается подвезти. И в процессе разговора выясняется, что он не туда едет и для него это круг в 70 километров. Еще мне один человек с турбазы в горах оставил ключи от своей квартиры, чтобы мне было где пожить.
— Почему ты прыгаешь?
— Это адреналиново-эндорфиновый наркотик. Адская смесь. Потом без этого тебе просто нечего делать. Я сейчас сижу в Минске, до поездки пару недель, и мне тут очень грустно. Некуда пойти: или домой, или в бар. А чем еще тут заняться? Развлечений на самом деле много, но мне они просто неинтересны.
Уходить полностью в работу — тоже не вариант, это неправильно. Пока я молодой, без семьи, не вижу смысла тратить жизнь на зарабатывание денег. Я хочу заработать эмоции и опыт. А потом смогу это как минимум передать дальше.
Просто я понимаю, что могу жить иначе, а не работать с девяти до шести. Это же скучно: зарабатывать деньги, чтобы потом слить их в заведении, которое находится на первом этаже твоего офиса или дома. Ну серьезно, как можно так жить?
— Что может заставить тебя отказаться от прыжков?
— Единственное — появление семьи. В моем понимании это раз и навсегда. Я не приемлю варианты, когда «женился — не понравилось — развелся». Но, честно говоря, для меня семья страшнее, чем прыгать. Точнее, я не боюсь создания семьи, но пугает то, что есть вероятность развода. Статистика по ним далеко не радужная, а если при этом еще и дети есть… Не хочу такого. Конечно, если появится семья, то как минимум от бейс-прыжков откажусь точно. А аэродром — это, как я уже говорил, безопаснее велосипеда.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by