В Ростов-на-Дону Андрей уехал после девятого класса. На то была серьезная причина. Его мама работала на госпредприятии в Минске. В сентябре 2010 года ее посадили на 5 лет по экономической статье. Вышла она через 15 месяцев.

— Она просто делала свою работу, а потом оказалось, что в чем-то виновата. Колоссальных размеров штраф, реальный срок. Дело, в котором она фигурировала, рассматривали, как это принято говорить, на самом верху. После освобождения мы решили уехать из страны.

Это тот триггер, который запустил цепочку изменений в жизни Андрея. Химией в школе в Серебрянке Андрей не интересовался. Молодой человек гулял, слушал грустный пост-панк, пил с друзьями пиво в Кунцевщине и совершенно не задумывался о том, что будет дальше, плыл по течению. В обычной средней школе даже был класс с иконами и уроки от священника о православии и духовности.

— Жил в ментальной яме. Сложно описать состояние 14-летнего подростка, чью маму посадили в тюрьму. Просто существовал. В Ростове все стало меняться.

Андрей рассказывает, что химия привлекла его логикой. Есть правила, руководствуясь которыми можно прогнозировать исход химической реакции. К одиннадцатому классу Андрей определился, что хочет заниматься этой наукой и после окончания школы. Он успешно сдал ЕГЭ и поступил в один из престижных химических институтов России.

Андрей жил в общежитии. Его месячный бюджет составлял 10—12 тыс. российских рублей. Не сказать, что это много, но каких-то особых лишений он не испытывал. Со временем парень устроился в лабораторию при институте и начал зарабатывать на жизнь сам.

Тогда Андрею казалось, что молодежь в России была более активной, у нее горели глаза, в отличие от белорусских студентов.

— В Минске абитуриент, поступая куда бы то ни было, почти наверняка видел потолок своей профессиональной жизни и карьеры. Куда бы он ни поступил и на кого бы ни выучился, он видит людей с советской ментальностью, которые оканчивали те же университеты и направления, становились экономистами, юристами и не устроились в жизни. Они мало куда стремятся, называют диплом просто корочкой, которая ничего не значит, — делится своими наблюдениями по итогам общения с белорусскими студентами Андрей.

Россия же — страна большая, и возможностей там больше.

— Да, в России есть социальная и правовая анархия, которая усугубляется дискриминацией и общим невежеством. Но для целеустремленного и уверенного человека это не преграда.

Со второго курса института Андрей начал работать в лаборатории, к концу четвертого опубликовал первую научную работу, которая была посвящена действию суперкислот на органические соединения (под действием кислот сильнее серной некоторые соединения приобретают интересные химические свойства и участвуют в не характерных при других условиях превращениях).

На четвертом же курсе Андрей узнал о программе по обучению во французском химическом институте, который в то же время специализируется на исследованиях. В первый отбор он отнесся к программе немного халатно. Резюме его приняли, а вот интервью выпало на март — время написания диплома.

— Я думал, что это фарс. Как нас могут через интервью взять в такой университет? Явно есть какие-то скрытые требования. В чудеса я не верил. Да и английский у меня был довольно плох, потому я и не прошел.

Андрей решил подготовиться к следующему отбору, изучил английский и успешно прошел интервью через год уже в статусе российского магистранта.

Про быт

Во Франции Андрей оказался по программе, которая была основана в 2018 году крупными промышленными компаниями (Total, BASF). Эти компании долго сотрудничали с институтом, так как он расположен достаточно близко к промышленным зонам - в городе Страсбург, где востребованы специалисты химической отрасли.

Институт специализируется на взаимодействии молекул на микроуровне. Он был основан менее 40 лет назад. Нобелевский лауреат Жан-Мари Лен убедил французское правительство в необходимости открытия такого института. Выдающиеся профессора и ученые ведут тут не только исследовательскую работу, но и преподают для студентов.

По программе Андрей получает €600 в месяц. Так продолжается два года его магистратуры. С переходом в аспирантуру финансирование поднимут. Речь идет о средней сумме в €1400. К тому же для переезда во Францию по программе выделяли €1000 на перелет, визу и другие сопутствующие расходы.

После переезда Андрею предложили жилье в студенческой резиденции. Это похоже на небольшие квартиры-студии, где студент живет один.

— По меркам общежитий это полноценная квартира с кухней, ванной, туалетом.

Номинально аренда стоит €445 (со включенной «коммуналкой»). Но Франция — социальное государство. Тут есть госслужба, которая оказывает поддержку различным социальным слоям. Фактически половину аренды оплачивало государство.

— После всех этих оплат на жизнь у меня оставалось €380. Столько же было и у моей супруги — ее студия была напротив моей. В квартиру сразу не переезжали, потому как поначалу плохо ориентировались в местном рынке жилья. Полтора года мы прожили так, а потом переехали в съемную квартиру в центре города.

Программ для иностранцев со стипендией во Франции немного, так что можно сказать, что Андрею повезло. В его наборе было всего 10 человек.

— €380 хватало впритык. К большому счастью, после работы в химическом институте в России у нас остались небольшие накопления, которые позволяли добавлять к стипендии €100—200 в месяц.

Жили с комфортом, не могу сказать, что мы сильно ограничивали себя. Хотя по местным меркам денег было не много: зарплаты стартуют от €800, если это очень низкооплачиваемая работа.

Перспективы в Европе и России

— Почему уехали из России?

— Хотел заниматься научной деятельностью. Образование я, по сути, завершил. Окончил бакалавриат и первый год магистратуры.

Я склоняюсь к тому, что в большей степени бытие определяет сознание. В Восточной Европе отсутствуют ценности и традиции, которые сложились на Западе. Я считаю, что это напрямую влияет на научную мысль.

Человек, который идет в институт химии по грязи и разбитому асфальту, чтобы заработать 35—40 тыс. рублей, явно будет в большей степени обременен своими бытовыми заботами, что будет мешать свежим взглядом смотреть на свою работу.

Мне хотелось переехать в то место, где уважают человеческую личность, где отсутствует наследие коммунизма, которое видит человека как часть системы, которого не слушают, где ученый, исследователь — человек уважаемый. Не потому, что он исследователь, а потому, что он в первую очередь человек.

С февраля у Андрея началась третья и последняя стажировка в магистратуре. Продлится она полгода. Он будет работать в области молекулярных моторов. Конкретнее — над материалами, которые переносят механические свойства молекулярного уровня на макроуровень. Речь про молекулярные соединения, которые могут выполнять механическую работу. Например, такой мотор может состоять из двух частей, между которыми есть связь, обеспечивающая вращение одного фрагмента вокруг другого.

— На молекулярном уровне происходит согласованное контролируемое движение частей мотора. В этом принципиальная особенность. Такая молекулярная машина может быть активирована за счет внешнего воздействия: света, окислительно-восстановительной реакции, изменения температуры и так далее.

В институте недавно внедрили молекулярные машины в структуру полимера. Под воздействием ультрафиолета этот полимер со временем сокращался. Зачем? На данном этапе такой материал не имеет применения. Однако важен сам принцип механической работы молекул, приводящий к изменению свойств материала. Без первого шага, который выглядит для обывателя не очень впечатляюще, нельзя перейти к тем результатам, которые могут поменять мир.

— Чем собираетесь заниматься после окончания магистратуры в Страсбурге?

— Очевидно, пойду в аспирантуру в ту же лабораторию. Думаю, там будет много интересного. Здорово быть частью крупного и многогранного исследовательского процесса.

Аспирантура — это около четырех лет. Сложно загадывать, что будет дальше. Пока ощущаю, что останусь в науке. Чувствую, что подхожу к уровню, при котором я смотрю на химию как на что-то всеобъемлющее. Наверное, это называется опытом. Он растет, когда ты каждые три-четыре года слегка меняешь сферу своей деятельности.

Благодаря таким маленьким изменениям своей деятельности можно стать по-настоящему уникальным специалистом. Комбинация знаний из разных узких областей науки позволяет по-новому посмотреть на известные в химии проблемы.

— А чем бы занимались после выпуска из российского вуза?

— Тут все можно разделить на две категории: деньги и наука. В категории денег находятся структура «Газпрома» и все, что касается нефтепромышленности и полезных ископаемых. Можно было бы поехать в Норильск и изучать сталь. По российским меркам там можно зарабатывать нормальные деньги, не меньше 100 тыс. рублей. Удовольствие от работы, я думаю, там было бы небольшое. Также хорошо платят в оборонке, но никогда не узнаешь, куда занесет тебя приказ военного начальника.

Больше удовольствия приносила бы работа в науке. А это уже какой-нибудь научно-исследовательский институт или химический факультет в каком-нибудь вузе с зарплатой максимум в 40 тыс. рублей.

Тем не менее Андрей уверен в том, что наука в России не мертва.

— Российская наука очень сильна — по крайней мере химия, физика и математика. Она в некоторой степени дезорганизована и не очень хорошо управляется. Но как только в России умные люди начнут цениться больше, чем глупые, тогда, поверьте, произойдет очень большой скачок в науке. Она себя еще проявит на мировом уровне. Просто нужен здравый смысл. Больше здравого смысла на местах.

Должны быть разумные правила, которые основываются на логике. Подходы следует модернизировать и оптимизировать. Должны внедряться современные стандарты. Конкретно у нас в в химическом институте было относительно мало проблем, там много молодых специалистов.

Как видится наука в Беларуси?

К белорусскому научному потенциалу Андрей более критичен. Говорит, что, если не считать локальных ярких вспышек, на международной арене им особо не щегольнешь. Он интересовался состоянием химической науки в Минске и пришел к выводу, что в стране ограничена ресурсная база для серьезных исследований.

— Фундаментальная наука требует дорогих инструментов. Есть, например, такой прибор, который называется ЯМР-спектрометр (ядерный магнитный резонанс). Этот прибор позволяет определять структуру белков, полимеров, молекул с низкой молекулярной массой, проводить различные динамические эксперименты. Вокруг этого прибора строится значительная часть исследовательского процесса, и не только в органической химии.

В Институте химии в Питере таких приборов пять. Один прибор стоит около $400 тыс. В это неизбежно надо вкладываться, если хочется заниматься исследовательской деятельностью. К этому надо добавить стоимость расходников, затраты на специалиста по обслуживанию.

В общем, фундаментальная наука — хлопотное дело. Тем не менее Андрей отмечает, что в журнале Академии наук Беларуси видел несколько неплохих работ, связанных с ЯМР-исследованиями.

— Для того чтобы была наука, нужны умные люди. А они не любят, когда их не ценят. Когда они зарабатывают столько же, сколько и инженер на заводе, но обладают бо́льшими компетенциями. В таких условиях в Беларуси умный человек будет либо чахнуть, либо же просто уедет.

Что можно поменять? Андрей критичен и считает так: чтобы что-то менять, нужна модификация чего-то существующего.

— Модифицировать нечего, надо говорить о создании нового. Как создать научную отрасль в условиях ограниченных ресурсов? На Ближнем Востоке, несмотря на огромные вложения, результаты пока не соотносятся с деньгами. Просто залить науку долларами не получится.

Если мы посмотрим на устройство науки, то увидим привычную для многих отраслей пирамиду. В основании находится школьное образование, дальше идет высшее образование, за ним — профильные институты, отдельные научные группы и личности на пике этой пирамиды.

Эту пирамиду невозможно построить сверху. Но начать можно было бы с зарплаты учителей. Эта профессия должна стать уважаемой, а на каждую вакансию должен быть конкурс. Таким образом может замедлиться отток молодых кадров. Если учитель будет получать $700, то эти должности будут получать лучшие, студенты заинтересуются профессией.

Мои бывшие одногруппники в Петербурге столкнулись с проблемой: они не хотят лабораторной рутины, ушли в образование. Только они преподают школьникам на базе частных структур, в форме репетиторства. Некоторые несколько лет этим занимались, а потом решили объединиться, снять квартиру и в небольших группах готовить школьников.

Андрей рассказывает про свою мечту, которая кажется немного наивной и сказочной. Однажды в Минске или рядом с городом построят современный исследовательский кампус для студентов естественно-научных специальностей, с общественными пространствами и атмосферой, располагающей к творчеству и постижению знаний. Там будут сосредоточены лучшие мозги этой страны, которые смогут вариться в одном котле, общаться, обмениваться идеями и не просто учиться, но утолять жажду познания.

Такой проект будет дорогим, обойдется в не одну сотню миллионов долларов. Но, подчеркивает Андрей, в Минске недавно проводились Европейские игры, которые стоили не намного меньше. Положительный эффект от спортивного события, по его мнению, не идет ни в какое сравнение с долговременной инвестицией в современное образование.

Это привлекло бы на родину и тех ученых, которые когда-то выехали за рубеж.

— Я встречал состоявшихся ученых, которые возвращались в Петербург после долгой и успешной карьеры на Западе.

И вот в такой кампус Андрей бы с удовольствием вернулся, чтобы делиться своим опытом и знаниями. Но, как сам же он и отмечает, будет это еще нескоро: нужно и ему заработать опыт и статус, и Беларуси пересмотреть подход к науке.

---

Изящный и умный аксессуар на каждый день. Смарт-часы в Каталоге

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by